Еще носился Юрий с какой-то фотографией, переснятой в Новочеркасском музее и якобы изображавший моего деда — Афанасия Семеновича Мочалова. Которого Юрий упорно хотел записать себе в отцы. Еще бы! Это же он возглавлял Ростовский Донком в девятьсот втором году (или, во всяком случае, был одной из ключевых фигур), это он создавал в эти дни рабочую дружину, остановившую еврейские погромы. Это он был дважды упомянут в именном указателе к собранию сочинений Ленина, на «М», как Мочалов, и на «А», как «товарищ Амвросий» — партийный псевдоним, под которым в эмигрантском марксистском издании была опубликована статья «Правда о Ростовских событиях». Кстати, копию этой статьи дядя раздобыл из какого-то швейцарского музея или архива. Довольно большой и весьма толково для бывшего конторского служащего написанный материал. К сожалению, его, как и все остальные документы и фотографии, выкинули на помойку захватившие квартиру Юрия люди.
Что касается фотографии, на которой был запечатлен черноволосый, буйнокудрый, с шишкообразным носом мужчина средних лет, то мама, которая помнила своего отца (ей шел шестой год, когда он умер), заявила, что ни малейшего сходства нет.
Но главная «фишка», как сказали бы сегодня, заключалась не в этом. А в том, что Афанасий Семенович Мочалов не был отцом Юрия. Бабушка в тринадцатом году ушла от мужа к Василию Ляликову, прожила с ним счастливый год, а потом все смешалось в один запутанный ком: Первая мировая война, смерть мужей — юридического и фактического, рождение сына… И кто уж, когда и чем руководствовался, когда оформлял метрики Юрия с отчеством Афанасьевич и фамилией Мочалов, — сама ли бабушка или опекавший ее дальновидный брат, в царское ли время из соображений пенсии, в советское — для благовидности и единообразия?
К слову, в домашнем обиходе бабушкина биография никогда не прилизывалась. О замечательном Василии Ляликове, как и о его дяде, одном из старейших социал-демократов, Василии Алабышеве, которому бабушка первому открыла, что они с Васей любят друг друга, я слышала с детства. И представляла себе этого Васю высоким, красивым, веселым любителем студенческих пирушек и смелых идей, скорей не марксистских, а фрейдистских — типа «Любовь и голод правят миром». О нем любила поговорить не только бабушка, но и мама, вспоминая, что смешливый, молодой Вася, с которым она жила некоторое время в Петербурге, нравился ей больше, чем лысеющий, скучный отец.
Юрий же испытывал к Ляликову лютую ненависть. Он начисто отвергал свое с ним родство. Довольно беспардонно жонглируя датами (Афанасий Семенович умер за полтора года до рождения дяди), Юрий утверждал, что является наизаконнейшим сыном своего номинального отца. Ну, это ладно, можно понять. Раз уж взялся раскручивать биографию великих революционеров, то, во-первых, она должна быть безупречна, во-вторых, надо быть им роднее всех родных. Но зачем же было смешивать с грязью бедного Ляликова? Он тоже оказался из одной шайки с Гиммлером, тоже был заслан из Германии, тоже с целью вредить семье Мочаловых и социализму. Вася, кстати, был чисто казацких кровей. И своим красивым лицом, статью, чубом Юрий был обязан, конечно, ему.
Но это все детали сюжета, орнамент. Суть заключалась в том, что пребывание на свободе пошло безусловно дяде на пользу. Домашний быт, нормальный режим, вкусная еда, постоянная забота сестры — короче, то, чем человек окружен повседневно, чего не замечает и не ценит, оказалось целебней всех нейролептиков. Плюс какое-то реальное дело — я имею в виду его поиски, с некоторыми издержками их можно было считать продуктивным занятием. И оказалось, что никакой сумасшедший дом Юрию не нужен. Он вел деловую переписку, общался с работниками архивов и музеев, совершал розыскные поездки. И никто ни разу не заподозрил в дяде психопата. Наверное, какие-то странности бросались в глаза. Но у кого их нет? К тому же всякие сомнения и малейшие предубеждения Юрий сметал неукротимой энергией и верой в свою великую миссию. Скорее всего именно такая дозированная психопатия в сочетании с целеустремленностью образует личности пророков, особенно, если человек ступит на правильный, соответствующий личности, времени и обстоятельствам путь. Интересно, никто из психиатров не занимался исследованием биографии великих святых и проповедников с медицинской точки зрения?
Поле деятельности дяди было необозримо. Пока еще будет написана книга! Он хотел каких-то результатов, публикаций сегодня. Послал авторам книги о Плеханове снимок из семейного архива, где бабушка сфотографирована рядом с Георгием Валентиновичем. И сопроводил ее сценкой из женевской жизни, им самим сочиненной. Авторы (как он их вычислил? Книга была еще в работе) проглотили эту выдумку и опубликовали не только фотографию, но несуществующий эпизод с небывшими разговорами.
Юрий затеял переписку с дочерью Дмитрия Ульянова. В ее книге об отце он вычитал, что у того был шофер по фамилии Мочалов, имя, правда, было другое. И возраст более молодой. Да и вообще, в эти годы Афанасий Семенович уже давно умер. Но дядю сбить со следа было невозможно. Он заявил, что смерть Афанасия Семеновича была инсценирована, чтобы скрыться от полиции. Имя он сменил для конспирации. Мы с мамой смеялись — что за конспирация такая? Имя сменил, а фамилию оставил? А когда же машину выучился водить? Но Юрий только гневно от нас отмахивался. Дочь же Дмитрия Ильича переписывалась с ним на полном серьезе, делилась какими-то воспоминаниями о служащем отца…
Затеял Юрий еще одну авантюру. Ему почему-то недостаточно было общеизвестных и даже задокументированных фактов, что супруги Мочаловы были активными участниками Ростовской стачки, в эмиграции общались с Плехановым, а возможно, и с Лениным. Он пытался приписать им организацию знаменитой, но мало описанной в партийной литературе бакинской типографии «Нина». Документов так и не нашел, но в своем «труде» приводил этот факт как бесспорный. Однако его тщеславие было ненасытным. И оно измыслило родство Владимира Ильича Ленина и моей бабушки. Оказывается, Мария Александровна Ульянова-Бланк и бабушкина мать — Ханна Шапиро, в замужестве Уриновская — были двоюродными (или родными?) сестрами. Нет, наверное, все-таки двоюродными. Удивительно, что в какой-то период своей жизни, наверное, когда антисемитизм был открытым и наступательным, почти государственным, Юрий категорически открещивался от национальности своей матери. Может, он тогда не знал, что в жилах Ленина тоже есть четверть иудейской крови? Зато теперь он хотел попасть в родню к Ульяновым через Бланков, Шапиро и Уриновских.
Напрасно мы с мамой твердили: во-первых, его бабку звали не Ханна, а Иента; а, во-вторых, ее девичья фамилия нам неизвестна. Откуда-то эта Ханна запала Юрию в душу, и он за нее держался двумя руками. В подтверждение великого родства принес «снимок из семейного альбома»: Владимир Ильич, Надежда Константиновна и супруги Афанасий Семенович и Валентина Акимовна Мочаловы на скамеечке под кустом сирени. «Вот, вот, посмотрите», — кричал он нам с мамой.
Смех и грех! Бедный сумасшедший даже не озаботился смонтировать фото Ильича, Крупской, бабушки и хотя бы сомнительную фотографию якобы Мочалова и потом этот монтаж переснять (как удачно посадили Сталина на скамеечку рядом с Лениным в Горках!). Юрий просто срисовал с разных фотоснимков на уровне своих способностей эту дружескую группу, придав им родственные позы. Кривовато-косоватые эти фигуры с огурцеообразными головами даже перефотографированные на глянцевую бумагу смотрелись смешно и нелепо.
— Надеюсь, ты никому это еще не показывал? — спросила Юрия мама. И чтоб урезонить, пригрозила: — Смотри, за фальсификацию могут и привлечь.
— А что, разве видно, что это рисунок? — удивился дядя. — Но ведь я знаю, такая фотография существует. Я ее обязательно найду.
— Вот когда найдешь, тогда и показывай…
Ах, жаль, и эта простодушная фальшивка пропала на помойке…
Но, но… Еще при жизни мамы… (нет, все-таки после ее смерти… Она его одного не отпускала) Юрий стал совершать вояжи на юг нашей Родины: в район Сочи, в Грузию, в родную Аджарию. Ну, про Батуми я не говорю. Достаточно было того, что в паспорте дяди стояло: «место рождения — Батуми». И он еще не забыл кое-какие грузинские обиходные слова. Там под каждым их кустом ему был готов и стол и дом. Но и в Краснодарском крае дядя устраивался отлично. Он шел в какие-то небольшие — районные, поселковые центры партийной жизни, вываливал кипы бумаг: письма, фото, справки, сообщал, что разыскивает материалы к биографии великих родителей, предлагал попутно выступить с лекцией в доме отдыха, в пионерском лагере. И ему верили. Ему раскрывали объятия. Ему предлагали кров, его возили на выступления, кормили обедом. Может, даже платили какую-нибудь копеечку? Но не за деньгами гнался Юрий. Он наконец-то был счастлив, он трудился, он был окружен почетом и уважением. Он был благополучен.
