* * *
К весне Граф опять был в Новосибирске, опять в своем «Сибмонтаже» – там явно всегда не хватало инженеров – опять в общежитии. Про Галку мы практически не говорили.
И все постепенно вернулось на круги своя. Опять ходили дружными рядами в кино. Распевали уже не самодеятельные городские песни – Окуджаву, Матвееву и Клячкина «Какой большой ветер напал на наш остров…», «Вы слышите, грохочут сапоги…» Есть снимок: Граф, Васька с гитарой, Лерхе с женой, я – все нарядные, веселые. В октябре устроили коллективный день рождения, чтобы не гулять пятнадцатого, девятнадцатого, двадцать четвертого и двадцать восьмого. Праздновали как раз девятнадцатого – Графов день. И на всех именинников были нарисованы карикатуры, написаны шуточные стихи. Граф только почему-то у моего мужа вышел совершенно не карикатурным, а рекламным красавцем в олимпийской футболке.
У нас дома Граф проводил почти все свободное время, обожал возиться с нашей дочкой. Есть десятка полтора снимков: то она у Графа на руках, то стоит у его ног, подчеркивая своей крохотностью его громадность. Из командировок он писал регулярно: мне – о смысле жизни, мужу – о необходимости делать зарядку, правильно распределять рабочее время, уметь сосредоточиться на главном; дочке – как важно вырасти здоровой и счастливой.
Самая длительная командировка Графа была в Монголию. Заграница! Мечта каждого советского инженера! Золотое дно! Он себя и чувствовал, как покоритель Клондайка! Дочке нашей прислал китайский шерстяной комплект – свитерок, рейтузы, шапочку, варежки. Такое носили только дети советско-партийной номенклатуры или работников торговли. Мне привез изумительно алого цвета кофту ленинградского производства, мужу – кожаные перчатки на меху, а самому себе два великолепных, тоже ленинградских костюма (это впервые Граф проявил интерес к своему гардеробу) и дорогую спортивную пару. (Черт возьми, чтоб купить вещи, сделанные в Ленинграде, надо было ехать на полгода в Монголию!) Откуда-то знаю, что посылал он подарки родным на Украину. Мы же несколько раз по просьбе Графа отправляли в Монголию бандероли с болгарскими сигаретами. Не лагерь социализма, а сумасшедший дом. А мы этого даже не замечали. Потому так вписывались в нашу жизнь люди с настоящими психическими болезнями!
Была с этими посылками в Монголию одна совершенно комическая история. Граф написал, что у него внезапно развалились ботинки, сорок пятого размера в Монголии нет, посылки идут долго, братцы, купите и отправьте поездом «Москва-Улан-Батор». Мы с мужем в тот же день (в крайнем случае – на следующий), обшарив город, нашли (повезло) раритет и, достойно упаковав (плюс, конечно, сигареты), побежали на вокзал.
Экспресс прибыл секунда в секунду. Окинув взглядом перрон, я, как бывший корреспондент военной газеты, знаток любезности и галантности офицеров, кинулась к худенькому смуглому человеку неопределенного возраста в желтовато-зеленом военном макинтоше с тремя маленькими звездочками на погонах:
— Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! Не будете ли вы любезны…, — я нарочно бросила мужа где-то позади, чтобы воздействовать на офицера еще и своим женским обаянием …
— Назад! – крепко схватил меня со спины за руку какой-то человек в штатском. Второй бодигард вырос между мной и объектом моих посягательств:
— Отойдите от вагона, тут нельзя находиться, — и они легко оттащили меня в сторону. Раньше, чем я успела сообразить, что и форма смуглого лишь отдаленно напоминает советскую, и звездочки, хоть небольшие, лейтенантскими не были, и шитья на погонах, фуражке, брюках — многовато.
Так было предотвращено мое покушение на какого-то чойболсана шестидесятых годов. Слава богу, проводница соседнего вагона оказалась добра. И едва экспресс отправился, мы помчались на вокзал и отбили Графу телеграмму. А муж потом с наслаждением изображал для всей честной компании сцену: «Динка и главнокомандующий всея Монголии».
А когда Граф вернулся из Монголии, муж как раз получил двухкомнатную! изолированную! квартиру. И были какие-то повальные ночевки у нас в доме уже с новыми персонажами, моими друзьями – журналистами и не журналистами. Я с дочкой – на тахте, еще одна молодая женщина – на раскладушке, а прочие мужчины – на полу, на пальто и под пальто, которые я им накидала. А ночью – не то к Графу, не то к мужу – заполз наш ручной еж.
Наступил шестьдесят четвертый год. Это когда пропали все продукты из магазинов и стояли очереди за хлебом. А мы все равно как-то выкручивались и не тужили, потому что были пока чертовски молоды! И встречали праздник в частном доме тетки моей хорошенькой сослуживицы Нели. Компания сильно обновилась. Васька женился и уехал в Москву. Ростовские друзья вернулись на родину. Ленинградские — в Ленинград. Друг Рогова из Сибирской Академии перебрался во Всесоюзную. За столом, кроме Графа, нас с мужем и пары холостых архитекторов, были три хорошенькие женщины, с которыми я работала в каком-то отраслевом издательстве. Парни – красавцы как на подбор. А девушки – за двадцать пять и без комплексов. Наверное, именно тогда у одной из них завязался с Графом роман. А может быть, позже. Я все это как-то проморгала. И узнала только полгода спустя. Из третьих рук…
* * *
У Рогова была любимая поговорка «Зарекалась свинья…» Давала ведь слово — ничьих семейных жизней не устраивать и не расстраивать. Но ведь это не кто-нибудь, а Граф, у которого здесь ближе меня — никого. Которому я хочу счастья… Но с другой стороны, знаю, что это мина замедленного, а, может быть, и мгновенного действия. И я пытаюсь поговорить с этой хорошенькой Нелей, пока Граф отъехал на три недели, скажем, в Ачинск. Но она и слушать меня не хочет. Все зашло уже слишком далеко. И ее родители уже оповещены. И продукты уже добывает на свадьбу та самая тетушка, у которой встречали Новый год. Надо только Графу съездить на Алтай, развестись с первой женой, — с Галкой, то есть.
На развод ушел не один месяц. Галки не оказалось ни в Бийске, ни в Белокурихе. Ее родные якобы не знали адреса. Граф, помыкавшись, обратился к каким-то казенным инстанциям. Я в это время врастала в новое место работы, лечила дочь от геморрагического васкулита, ссорилась с мужем, пыталась что-то написать для издательства и очень рвано общалась с Графом и его невестой. Но вот наконец у него появился штамп о разводе в паспорте. Работники милиции (или загса?) разыскали Галку. Она уже несколько лет была замужем. Чтобы не разводиться с Графом, просто заявила о потере паспорта и начала жизнь с чистого листа. Граф заочно никаких претензий к ней предъявлять не стал, а родное государство ограничилось только устным внушением – у Галки в новой семье было уже двое (или трое?) детей.
Так в последний, казалось, раз мелькнула передо мной Галкина тень – без всяких подробностей, без адреса. При полной потере у меня к ней интереса.
У Графа я, конечно, была на свадьбе, и не только с мужем, но и с моей главной ростовской подругой, приехавшей в отпуск в Сибирь. Был опять Новый год, но только шестьдесят пятый. Но это все какие-то сворачивающиеся пространства, рваные, сумбурные эпизоды. Через несколько месяцев молодая жена уехала к родителям в Алма-Ату. Родители у нее, кстати, были весьма благополучные, отец, кажется, полковник. Граф должен был съездить в какую-то командировку, закончить монтаж, а потом уже уволиться. Казалось, он мечтает о скорейшем соединении с Нелей. И вдруг я получаю от него с монтажа какое-то совершенно безумное письмо: «Пусть эта чужая тетя Нэлла не думает, что может мной распоряжаться…» и все в таком духе. Я вся съежилась, но рассказала о письме только мужу. Он безнадежно махнул рукой, хотя к бедному нашему другу был привязан и ему соболезновал.
Но, как ни странно, в тот раз пронесло. И спустя какое-то время письма от Графа стали приходить из Алма-Аты. Вполне разумные: об устройстве на работу, впечатления от города, описание визита его отца и, кажется, сестры. Следовали также расспросы обо «всех родных и знакомых кролика», на которые я отвечала самым подробным образом: кто родился у Васьки в Москве, кто – у Лени в Одессе, как приезжал в Новосибирск в командировку Рогов, тоже теперь живущий в Москве, как развивается наша дочь, его любимица. Наконец на мои детоописательные письма он ответил открыткой с двадцатью восклицательными знаками: «Ага!!! А у нас Ирка!!! Вес 3400!!! Рост 49 см!!! Ура!!!!»
Присылала письма и Неля. Правда, реже мне, чаще — нашей общей приятельнице. Именно в них проскальзывала тревога по поводу странных поступков, странных слов мужа. Недалекая приятельница неосторожно ответила: «Может быть, эти странности объясняются тем, о чем говорила Дина?» (то есть я). Письмо каким-то образом попало Графу на глаза, и он обрушился на меня с гневными обвинениями. Трудно было понять – в чем. Но это тоже все ушло в песок, и, как ни странно, обида у него на меня рассосалась. И когда он что-то в Алма-Ате накуролесил, бросил семью, работу, примчался снова голый, босый в Сибирь – мы все равно были рядом, по мере сил и возможностей.
К счастью, «Сибмонтаж» был всегда к услугам Графа, вернее, нуждался в его услугах. Поселился он, кстати, не в общежитии, а у той самой Нелиной тетки, у которой справляли свадьбу. Поэтому был накормлен, почти ухожен и в значительной степени изолирован от общежитского пропойства. Деньги дочери он регулярно переводил, игрушки посылал, но тетешкал время от времени наших детей – подросшую дочь и крошечного сына. По-прежнему таскали мы его за собой в кино, на какие-то посиделки. Но, конечно, значительно реже. Только когда он появлялся сам в нужном месте и в нужное время. Телефона у тети Раи не было.
В смысле шизофрении все выглядело относительно благополучно. Я даже помню одну затянувшуюся пьянку у нас дома, после которой муж уснул в «детской» сном праведника, а один вполне ручной и домашний еврейский приятель уселся на окне, свесил на улицу с третьего этажа ноги и собирался всю ночь любоваться луной. И я, опасаясь его падения и умирая от желания спать, призвала Графа на помощь (он уже угнездился где-то). Так именно не мои унылые увещевания, а космическая логика Графовых речей подвигла нашего приятеля спуститься на пол и улечься баинькиь.
Но могу в пару рассказать противоположный случай: муж, Граф и я были в гостях у одного архитектора. И выпили-то по чуть-чуть. Потом решили вчетвером поехать в какое-то другое место – посмотреть какой-то «потрясающий проект». Но когда собрались выходить из трамвая, Граф заартачился. Он спрашивал: а где же еще один, который ехал с нами? И ни за что не хотел без «него» двинуться с места. Мы с мужем оказались бессильны. Но архитектор Миша находчиво воскликнул:
— Это Ванюшка-то? Да он же на предыдущей остановке соскочил за сигаретами! Он нас обещал догнать.
И Граф мгновенно поверил в эту импровизацию. Правда, я испуганно предложила прервать прогулку и разойтись по домам.