Три эскиза
Живой дождь
Как хорошо просыпаться здесь! Как бы рано Катя ни открыла глаза — комната уже вся светлая — от солнца и зелени, которые лезут в окно. Со двора несется повизгивание Жулика, брякает умывальник, прошелестел по гравию велосипед — это Алеша поехал в чайную Иллариону Захаровичу за кефиром. А вот на веранде запыхтело — Ксения Захаровна керогаз разожгла.
Мамы в комнате уже нет — на базарчик за вишнями, наверное, побежала. Катя ночную рубашку снимает. Трусики, сандали — что там еще? Панама, любимая голубая панама на пуговичках. И она на веранде.
Главное, не забыть со всеми поздороваться, а то впопыхах можно не заметить какую-нибудь новую квартирантку, а мама потом будет отчитывать. Но, слава богу, никого кроме Ксении Захаровны, на веранде нет. Илларион Захарович уже ушел на море, тетя Люда на работу, а квартиранты все спят.
Поздоровавшись с хозяйкой, Катя сбегает со ступенек во двор. Она еще до сих пор не изучили его по — настоящему. Сколько здесь незнакомого, необычного!
И эти длинные плети, протянувшиеся, как змеи, по земле между деревьями, накрытые крупными шершавыми листьями, среди которых притаились маленькие, твердые зеленые арбузики. Даже не верится, что к осени они превратятся в огромные, трескающиеся под ножом и истекающие розовым соком плоды.
И густые, темно-зеленые вишневые деревья, на которых еще кое-где мелькают последние ягоды, подсохшие на солнце или обклеванные с одного бока птицами.
И маленькие, слабые кустики, на которых повисли жирными парами фиолетовые баклажаны. И стена виноградных побегов, которая делит двор на две части, стена такая густая, что если стоять по одну ее сторону, то не только не видно, но, кажется, не слышно, что делается по другую.
Виноград еще только начинает поспевать, большинство кистей состоит из мелких, матовых, тесно прижатых друг к другу ягод. И лишь самые верхние, самые открытые солнцу кисти чуть покрупнели у черенка, некоторые ягоды слегка светятся, как будто кто-то протер их кожицу осторожным движением пальца.
От виноградника исходит легкий удушливый запах. Катя уже знает — это пахнет сера, которой опрыскивают виноград, чтобы его не портили вредители — какие-то особые жучки или козявки. В больших виноградных листьях засохли лужицы серного раствора, такие же лужицы на земле возле катиных ног.
Мама строго-настрого запретила Кате трогать что-нибудь в саду или огороде, а особенно виноград: «Мало того, что ты можешь что-нибудь испортить, ты еще руки себе серой выпачкаешь, а потом, по обыкновению, их в рот сунешь и отравишься».
Но Кате ужасно хочется потрогать пальцем виноградную кисть, проверить — такая ли она на ощупь прохладная, запотевшая, как кажется. Ведь руки можно потом вымыть.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что во дворе никого нет, Катя становится на цыпочки и отодвигает одной рукой листья, а другой тянется к ягодам. И вдруг она про все забывает.
Под листом винограда сидят две крупные ярко-алые, как капли крови, божьи коровки. Таких больших Катя в городе никогда не видела. Она бережно снимает их с ветки одну за другой и кладет на ладонь. Они лежат неподвижно, как два камешка, посверкивая на солнце своими глянцевыми крапчатыми спинками.
Катя осторожно переворачивает божьих коровок. Снизу они черные, тоже блестящие, хотя плоская поверхность брюшка притягивает к себе куда меньше лучей, чем выпуклая спинка. Ножки они плотно сложили на животе и притворяются мертвыми. Но Катя знает, что теперь надо терпеливо ждать, Она снова переворачивает жучков на живот и садится на камень, вытянув перед собой ладонь.
Проходит минута — другая, и одна из божьих коровок начинает шевелиться. Она приподнимается на своих хрупких ножках и начинает медленно ползти по Катиной ладони. Она добирается до края катиных пальцев и снова застывает там, как бы в недоумении. Катя ждет. И вот оно, чудо, которого всегда добиваются от божьих коровок дети: спина красного жучка разламывается пополам, приподнимаются две блестящие твердые скорлупки. И из-под них выпрастываются смятые коричневые крылышки. Вот они развернулись — и отделившись от Катиной руки божья коровка летит в небо, где ее детки кушают котлетки, как давно известно.
— Катя! — зовет с веранды мама, и девочка бежит завтракать, зажав в кулаке вторую божью коровку.
За завтраком мама и Катя разговаривают.
— А я сегодня в первый раз рано-рано проснулась, ты еще спала, — говорит Катя. — Тут один вертолет летал низко-низко, так трещал, как трещетка.
— Я тоже слышала, — говорит мама, — но глаз не стала открывать.
— А почему вертолеты тут так часто летают?
— Илларион Захарович говорил, что это сельскохозяйственные вертолеты. Здесь вокруг много совхозных виноградников, так это их с вертолетов опрыскивают, удобряют.
— Серой?
— И серой тоже … Э, э, красавица, а что же ты творог не доела и за вишни принялась?
— Ну, мамочка!
— Никаких мамочек, бери ложку, А что это у тебя в другой руке?
— Мам, это божья коровка. Посмотри, какая большая и красивая!
— Между прочим, я сегодня тебе тоже несла божью коровку. Представляешь, по дороге на базар она на меня с маху налетела и укусила за шею. Да так больно!
— А разве они кусаются?
— Понятия не имею. Сколько лет живу, никогда не слышала. Это наверное, какая-нибудь бешеная была. Я ее в бумажку завернула, а потом потеряла.
За болтовней завтрак проходит незаметно. Потом начинаются сборы на пляж. Катя надувает свою резиновую рыбу — она любит носить ее надутую, толстую, звонкую, как мяч, чтоб длинный и упругий хвост подскакивал на дороге. Мама складывает в сумку купальник, полотенце, моет фрукты.
Потом они отправляются к морю. По дороге встречают Иллариона Захаровича, он идет по противоположной, теневой стороне улицы. Они раскланиваются. Хозяин кричит маме:
— На пляж не ходите, искусают.
— Кто? — кричит мама.
— Да зозульки, черт их нанес, — отвечает Илларион Захарович, и тяжело ступая, заворачивает за угол.
— Кто такие зозульки? — любопытствует Катя.
— Не знаю. По-моему, зозуля — это кукушка по-украински. Но кукушек тут нет и в помине. Пошутил, наверное, Илларион Захарович.
Они идут дальше, мимо громадной ленкоранской акации — единственного большого дерева в поселке, мимо низеньких негустых садиков, выглядывающих сквозь изгороди домов, мимо автостанции, возле которой асфальт покрыт масляными пятнами. Катя все время отстает от мамы — то бабочку увидит, то цветок шиповника в придорожной канаве.
— Мама, а я еще божью коровку нашла, и еще, — кричит она, — сколько их здесь водится! И вот еще две.
— Смотри, — говорит мама, — Вот на дороге огрызок яблока валяется, а на нем сразу пять божьих коровок. А вот несколько растоптанных — кто-то на них наступил.
— Бедные, — чуть не плачет Катя.
Чем ближе к пляжу, тем больше попадается им божьих коровок. Они ползут по дороге, мелькают красными точками в кустах, с размаху налетают на тебя неизвестно откуда и при этом пребольно кусаются. Катя теперь уже не жалеет божьих коровок, а ругает их.
Навстречу ей и маме попадаются люди, которые идут с пляжа, хотя обычно в это время все наоборот — тянутся к морю. Они смеются, ругаются и советуют маме вернуться назад и рассказывают, что весь пляж усыпан божьими коровками и в море их полно — купаться невозможно, они нападают на человека в воде.
— А в чем дело, откуда они? — спрашивает мама.
Один старичок ей объясняет:
— Они же филоксеру поедают и других виноградных вредителей. Их тут где-то неподалеку разводят, а потом сбрасывают с вертолетов на виноградники. А сегодня ветер с утра был, и, видать, одну партию отнесло на пляж. А их ведь перед выбросом голодом морят, вот они и обезумели.
— А что такое зозулька? — интересуется мама.
— А божья коровка и есть зозулька.
— Ну, что, Катя, пойдем домой? — спрашивает ее мама.
— А может, посмотрим? — предлагает дочь.— Не боишься, что искусают?
— Нет, я теперь буду терпеть, не буду на них злиться. Они же полезные и несчастные. Они же не нарочно.
На пляже почти никого нет. Немногие смельчаки, в основном молодежь, слоняются по берегу, то и дело отбиваясь и отмахиваясь от голодных насекомых. По гальке, как будто пригоршнями насыпанные, ползают красные жучки. Кое-где они собираются в суетливую маленькую толпу — значит нашли свежую фруктовую косточку или огрызок.
Катя подходит к воде. У берега, в маленьких ласковых волнах, покачиваются божьи коровки. Одна вскарабкалась на обкатанную морем легкую серую щепочку, уцепилась за нее, как потерпевший кораблекрушение, и раскачивается вместе с ней, чувствуя себя, наверное, в бурном открытом море.
— Катя, помнишь, мы фильм смотрели о дождях из лягушек, пшеницы? — говорит мама. — Вот если бы сегодня рано утром на пляже был какой-нибудь древний человек, он решил бы, что это дождь из божьих коровок.
— Мамочка, можно я наберу их побольше в мою панаму и потом выпущу у нас в саду? — спрашивает Катя. — Ведь у Иллариона Захаровича много винограда и вредители есть. Пусть они там живут.
— Ну, что ж, набирай. Давай я тебе помогу, да будем удирать, а то меня уже сто раз укусили.
— А ты послюни палец и помажь, где укусили, и все проходит. Они же не ядовитые, как комар. Они голодные. Бедные они.
1969 г.