Персональный сайт Инны Калабуховой

Как Артамоша оказался обыкновенным мальчиком

Теперь каждый вечер мама отправлялась за Артамошей в детский сад с тем же чувством, с каким когда-то шла уз­нать — приняли ли ее в институт? Она была готова услы­шать самое худшее, но в то же время надеялась, что все обойдется. И пока — обходилось.

Артамоша ходил в детский сад и день, и два, и неде­лю, И две, а на него все никто не жаловался. Мама тогда стала думать, что, может, молодая воспитательница Свет­лана Ивановна стесняется говорить плохое про ее сына, и решила расспросить насчет Артамоши у нянечки Елены Тимофеевны, пожилой и ворчливой женщины.

И что вы все спрашиваете и спрашиваете, милая, — удивилась Елена Тимофеевна. — Ребенок ваш— как ребе­нок, без никаких каприз.

— Что за притча такая? — рассуждала мама дома, на­крывая на стол. — У нас он по-прежнему всюду лезет, все портит, со всеми спорит. А в саду им довольны. Неуже­ли, дело в нас?

— Я всегда говорил, что вы с бабушкой не умеете воспитывать ребенка, — донесся с дивана папин голос, несколько приглушенный газетой, которая закрывала его лицо (это папа называл «вздремнуть часок перед ужином» — не путать с «вздремнуть часок после ужина»).

— Может быть, — вздохнула мама и машинально по­ставила возле папиного прибора граненный стакан, хотя он любил пить чай только из тонкого…

А на следующий день мама пришла за Артамошей в сад совсем рано, потому что надо было отвести его на привив­ку в поликлинику. И пока медсестра выписывала направ­ление, мама стояла в коридоре и в щелку смотрела, что происходит в артамошиной группе.

У самых дверей играли Артамоша, Г ера и еще один маль­чик — Петя. Артамоша прыгал со стула. После очередно­го прыжка Петя ему сказал:

— Хватит прыгать! Ты и на качелях сегодня дольше всех качался, пока аж не упал, и прыгнул уже четыре раза. Теперь моя очередь.

— Я сказал, что буду прыгать и буду, — ответил Арта­моша, — А то как загужу, как немецкий самолет, тогда узнаешь. — И он страшно завизжал.

— А я скажу тебе такое слово — сразу вылетишь в окош­ко, — это уже Гера.

— А вот и не вылечу, — заявил Артамоша.

— Нет, вылетишь.

— Нет, не вылечу. Я под стол залезу. Мы уже с Петь­кой сегодня залезали. Когда Светлана Ивановна рыбий жир давала. Она давала, а мы залезли — и сидим. Она про нас и забыла.

— А я вчера в туалете спрятался, когда рыбий жир дава­ли, — сказал Гера.

— А я сегодня в тихий час не спал — хвастался Петя. — Я никогда не сплю. Я притворюсь и обману Светлану Ивановну…

Мама слушала, и волосы у нее поднимались дыбом. Ну, ее Артамоша — куда ни шло! Но Гера, но особенно тихий, воспитанный Петя, который всегда всем говорит «здрав­ствуйте».

А где же воспитательница? Нужно же ее поставить в известность об этом кошмаре! Мама приоткрыла дверь. Светлана Ивановна была в группе. Ее окружили девочки, она их причесывала. В противоположном утлу два маль­чика в упоении боролись на ковре Трое мальчиков гоняли мяч. Один мальчик построил крепость и теперь пытался ее развалить оставшимся от постройки кубиком. Четыре маль­чика — за столом доламывали какую-то машину. Гера, Петя и Артамоша разговаривали, не переставая в то же время прыгать со стула.

— Боже мой! — сказала мама, подходя к Светлане Ива­новне. — Вы слышите, о чем они говорят?

— А что особенного? — удивилась Светлана Ивановна. — Обыкновенные мальчишеские фокусы. Теперь буду знать, где их искать, когда даем рыбий жир. Все маль­чишки совершенно одинаковые. — Воспитательница уве­ренно тряхнула своей пышной челкой. — Это еще ничего. Вот в старшей группе будут — это да! Только успевай поворачиваться. — И Светлана Ивановна завязала одной из девочек нарядный и трепещущий, как цветок, бант.

У артамошиной мамы камень c души свалился. Зна­чит, во всех выходках ее сына нет ничего необыкновенно­го? Значит, все маленькие мальчики такие? Значит, не было никакого особого артамошиного упрямства и вредно­го характера?

И вдруг маме стало грустно. И одевая Артамошу, и доставая из его карманов какие-то ржавые железки, кам­ни и стекла, и оттирая c его шеи грязное пятно, и завя­зывая тесемочкой оторвавшийся ремешок от сандалии, мама все заглядывала в серые, ясные глаза своего сына, который вертелся, как юла, стараясь выскользнуть из ее надоедливых рук. Маме хотелось прочесть в этих глазах не только обычное мальчишеское озорство, упрямство и не­терпение, но и настоящее упорство и самостоятельность, и пусть трудный, но все-таки — характер.

1969—1974 гг.