Маленькая Мари

* * *

Ох, к чему я все это рассказываю? Да к тому, что осенью пятьдесят девятого года, когда Галка, вдруг, без предупреждения, появилась у меня в Новосибирске, я считала, что занавес над этой пьесой опущен окончательно, что каждый из актеров играет уже не только в другом спектакле, но в совершенно разных театрах. А я для них теперь не только не режиссер, не критик, но даже не зритель. У меня разыгрывалась собственная драма: роман с женатым человеком, беременность, тяжелая болезнь бабушки …

И тут вдруг Галка… Оказывается, не получив моего отклика на письмо «Хочу соединиться с Толей… Только тебе открываюсь…», она решила по известному примеру Графа «рубить с плеча». Теперь мы сидели с ней ночью на коммунальной кухне. В одной комнате умирала бабушка, в двух других спали соседи. Отец моего пока не рожденного ребенка отправился ночевать к своим родителям. Впрочем, в уходе за больной бабушкой от Галки было значительно больше помощи: она ловко меняла белье, без всякой брезгливости его стирала, поила бабушку, а если та соглашалась поесть – кормила, варила жидкую кашу, натирала яблоко, расчесывала поредевшую бабушкину косу.

И все же главным для Галки были наши разговоры. Она опять пересказывала мне, как постепенно осознала, что у них с Графом много общего, что ей его не хватает, что она его любит. Теперь я думаю, что Галке в Междуреченске не хватало той атмосферы внимания, заботы, братской любви, которой она привыкла дышать в Бийске. А так как в последний год мы ее выпустили из-под своего укрыва, и только Граф продолжал ее нежно опекать, то именно к нему обратилось ее уставшее от одиночества сердце. Впрочем, я опять пытаюсь загнать в расчлененную схему весь сумбур чувств и мыслей, которые одолевают молодую девушку в подобной ситуации. Кроме того, все ли я знала о Галкиной жизни?

Главное, что Галка утвердилась в мысли, что любит Графа, хочет связать с ним свою жизнь, но боится, что он ее не простит, что он ее разлюбил, он ее забыл… В конце концов она и меня убедила – и слезами, и несвязными речами. В них я узнавала прежнюю бийскую девочку. Но непосредственность ребенка соединялась с выстраданным женским чувством. А мне, много пережившей за два года нашей разлуки, все это было знакомо и понятно. И когда Галка, не дождавшись Графа из Спасска (ее отпуск подходил к концу), возвратилась в Междуреченск, я была готова содействовать их соединению.

Дальше были тяжелые для меня минуты, когда бабушка умерла, Граф уже вернулся из командировки. Потому что, когда кладбищенские рабочие отказались долбить мерзлую землю, могилу вырыли все шестеро мужчин из нашей компании и Граф в их числе. Говорила ли я в это время с ним о Галке? Вряд ли – находилась в тяжелой депрессии. Я даже не обратила внимания, что Граф исчез с горизонта сообщества.

И только когда из Бийска на Новый год прикатил мощный десант: Виталий с женой, Рогов, Леня, а Граф так и не прорезался, решено было отправиться на розыски. Новогоднюю встречу устраивали на тех самых восемнадцати метрах, о которых я уже упоминала. Все было куплено, двух гусей зажарила моя неофициальная свекровь, резать, смешивать было кому: хозяева-ленинградцы, хозяйственные ростовчане et cetera. Поэтому в восемь часов, в зимней темноте, в сопровождении любимого моего Виталия, я отправилась к черту на кулички в Октябрьский район с запиской в кулаке, на которой Граф когда-то накалякал адрес своего общежития.

Как уж мы тащились туда на трамвае, как мыкались по темным переулкам, как разыскали в обшарпанном общежитии, в пустой комнате на грязной, растерзанной постели на удивление трезвого Графа, как собирали его… если бы не радость от появления Витальки, я бы ни за что его не сдвинула с места… — это тринадцатый подвиг Геракла!

Но вот мы уже на улице. Снег белеет в темноте, ноги скользят, трамваи не ходят. А время близится к десяти. Подхватив меня под руки, ребята минут за двадцать добегают (и я с ними) до громадного, в несколько километров, «Коммунального» моста через Обь. Мы робко надеемся, может, хоть автобусы бегают. Фиг вам! Ждать бессмысленно: скорее всего, работники автобусных парков, как и трамвайных, уже провожают пятьдесят девятый год.

И мы начинаем наш марш-бросок, стараясь не думать о том, что, когда мы одолеем мост, нам предстоит еще, как минимум, три остановки до желанного дома. Сначала идем бодро, весело болтая, вышучивая Графа, выспрашивая Виталия про бийскую жизнь, ругая Арона, который не приехал. А на него – как и на всех других – мой муж нарисовал, наверное, самую смешную карикатуру со стихами. Я начинаю постепенно сдавать. Виталий украдкой взглядывает на часы. Граф, пропуская меня вперед, что-то шепчет товарищу на ухо. Судя по тому, что Виталий тут же предлагает передохнуть, его оповестили о моей беременности. После минутной паузы ребята цепляют меня с двух сторон и практически несут по ночному мосту, в сиянии фонарей, в редкой для ветреного Новосибирска неподвижности воздуха, в котором кружатся звезды снежинок …

Успели мы, успели! Не волнуйтесь! В одиннадцать сорок нас уже обметали, раздевали, усаживали за стол, пододвигали тарелки и рюмки. И это был, наверное, последний вечер, ночь в моей жизни, которые еще так дышали Бийском, нашим братством, нежностью, верностью. На котором перепели все наши особые песенки. Пели так много, что у Васьки заболели пальцы, и он на какое-то время передал гитару Лене. И орали по-индейски. И состязались в остроумии. И произносили тосты. Не сказали только главного: «О, если б навеки так было!»

* * *

Галка, к сожалению, отсутствовала. Но уже первого января – досыпать Граф пошел к нам – я говорила с ним о Галке.

Дальше все развивалось в духе рождественских сюжетов Диккенса. Галка приехала в январе, жила у меня. Очень они подружились с моим мужем. Эти ее приветливость, естественность, подвижность, ловкость, способность вписаться в любую среду, вставить остроумную и уместную реплику в самый высоколобый разговор не могли не очаровывать…

Еще до первого ее свидания с Графом произошел у нас неожиданный разговор.

— Диночка, я должна с тобой посоветоваться. Ты говоришь, что Толя меня по-прежнему любит, готов начать все сначала. Но я ведь не прежняя…

Она была в стареньком зеленом фланелевом халате, застиранном до белизны. На фоне его распахнутого ворота и закатанных рукавов особенно выделялись смуглые ключицы и смуглые же ладони с крупными пальцами, коротко и кругло остриженными, чуть синеватыми ногтями. Галка подперлась ладонью и тревожно вглядывалась в меня темными, совсем не детскими глазами …

— Не девушка я, понимаешь?

Боже мой! Проблемы шестидесятого года! Мне бы ваши заботы, Мария Ивановна! Галке, конечно, повезло – я с моим минимальным опытом в любовных делах, чуть ли не с школьной скамьи имела вполне современные взгляды на подобные ситуации. Я сразу отчеканила, что раз мы говорим о настоящей любви, то никакие побочные обстоятельства не играют никакой роли. У меня у самой первый мужчина был в другом месте и в другое время…Да вот тебе самый лучший способ проверить чувства Графа. Сумей сказать ему об этом и посмотри на реакцию. Мой будущий муж больше всего переживал – не сохранились ли у меня остатки прежней любви? Достаточно ли я в себе разобралась? И так плавно мы соскользнули на разговор о моей личной жизни, избегая щекотливых деталей: кто? где? когда? Она не рассказывала, я не спрашивала.

Через день явился Граф, чисто выбритый, в приличном темно-синем костюме, который он купил в прошлом году под моим и Васькиным надзором. Мы пообедали вчетвером. Потом они долго гуляли, наверное, разговаривали. Вернулись воодушевленные, счастливые.

И закрутилась праздничная суета. Галка ездила в Белокуриху, видимо, сообщить матери. Граф тем временем пытался снять квартиру и купил две вилки «на обзаведение». Когда Галка вернулась, то они выработали следующий план: регистрация, увольнение в Междуреченске, поездка к родственникам Графа на Украину, а уж потом устройство с жильем.

Хорошо помню обшарпанное, сумрачное помещение Октябрьского загса – по месту прописки жениха. Муж и я были свидетелями. Но никакая будничность, казенность атмосферы не могли испортить нам настроения. Галка шалила, как девчонка, Граф сиял. Мы тоже чувствовали себя участниками романтического приключения, но и пыжились в роли умудренных супругов (а ведь у самих еще брак не был зарегистрирован). Подарили мы Галке с Графом скатерть и рюмки. Это уже у нас дома, где пили шампанское, что-то ели, хохотали, потом Граф поехал в общежитие, а Галка осталась у нас.

Не помню, как произошло Галкино увольнение. Но уже пришли поздравления от сестры, отца и тетки Графа. Уже были куплены билеты на Украину. Галка подстриглась в парикмахерской. И мы с ней разбирали ее гардероб на предмет – не надо ли чего прикупить – когда позвонили. Я вылетела в коридор, но дверь уже открыла соседка. Черноглазый, черноволосый, среднего роста парень спросил: «Здесь остановилась Галя Казанцева?» Я не успела рта открыть, как она была в коридоре. Крикнула: «Подожди меня на улице», и в минуту, нет, в секунду, перелетела из халата в первое попавшееся платье, сунула ноги в ботинки, кое-как застегнула пальто, накинула платок и, предупредив меня: «Я сейчас вернусь!», — исчезла.

Галки не было часа три-четыре. Она перемерзла настолько, что я боялась – как бы не заболела. Особенно руки без варежек, колени и лицо, белое как маска. Я уложила ее на тахту, укрыла одеялом, заставила выпить две или три кружки горячего чая и пыталась в отсутствие мужа получить какие-нибудь объяснения. Галка отказывалась.

— Нет, нет, это никому не нужное, это пустое, это все в прошлом, это все ошибка… Не говори со мной об этом… Я люблю только Толю…

Единственное, что она сообщила – приезжал из Бийска Леша Дорожков из той самой ее новой компании молодых томских специалистов, с сестрой которого Машей она была закадычной подругой. Слышала я об этих персонажах в последние месяцы моего пребывания в Бийске, мелькали они в Галкиных письмах, пока она еще училась. Да, кажется, Рогов или Арон сплетничали, что этот Дорожков ухаживает за «нашей» Галкой. Но как-то вскользь. А откуда я взяла, что Дорожков посещал Галку в Междуреченске? Или она упоминала? Голова моя отказывалась переварить ситуацию. Оставалось положиться на то, что в двадцать два года моя младшая подруга уже должна сама выбирать свою судьбу.

Слава богу, молодожены уезжали не завтра, а через несколько дней. Галка не заболела, оклемалась, опять была веселой и как будто счастливой. Посадили мы их на харьковский поезд и побежали домой наслаждаться одиночеством вдвоем, которое нам пока еще не надоело, по которому мы за последние десять дней истосковались.

Теперь у меня полный провал – хоть режьте меня, хоть ешьте – не могу припомнить, как мы узнали о бегстве Галки из поезда? Она появилась у нас? Тогда бы осталась картинка: чемодан в ее руках, расспросы, наша возмущенная или амнистирующая реакция… Нет, ничего такого не было. Значит, она где-то перешла на поезд, следующий в Бийск. Скорее всего, в том же Новосибирске. Кантовалась какое-то время на вокзале…

Значит, от Графа? Телеграмма из Кургана или Челябинска – где там его покинула молодая жена? Или уже письмо из Канева? Но даже после возвращения Графа из отпуска, после того, как все вроде устаканилось, я так и не поняла, что же у них в пути произошло? Что толкнуло Галку на такой экстравагантный поступок, совсем не в ее достаточно провинциально-консервативных правилах? Что-то там мелькало в ее письмах из Белокурихи, в его рассказах про Галкин грипп, бронхит, высокую температуру, но почему-то не вызывало доверия.

А тут я опять была затюкана собственными неприятностями: то ли токсикоз беременности, то ли затянувшийся развод мужа с первой женой, то ли осложнившиеся взаимоотношения с соседкой по коммунальной квартире? Короче, по поводу моей неудачи в устройстве Галкиного счастья я думала только одно: никогда не лезь ни в чью личную жизнь даже с самыми благими намерениями.

Видимо, как вы уже догадались, все утряслось. Граф приехал с Украины с подарками для Галки от своих родственников, поехал в Белокуриху, перевелся на работу опять в Бийск… Да? Или взял направление туда на монтаж? Полная неразбериха в голове! Вот письмо, в котором Галка поздравляет моего мужа с Днем Советской Армии и сокрушается, что не сможет выполнить моего поручения – ни в Бийске, ни в Белокурихе мужских зимних ботинок нет. Значит, она находилась на Алтае. А Граф?

В первых числах апреля мы с мужем уехали на полгода в Ростов к моей маме: я – рожать, он – вроде писать диссертацию. Поздравления с рождением на свет дочери я получила от всех бийских друзей, но уже не помню: Граф поздравлял с Васькой из Новосибирска или с Галкой из Белокурихи? Когда мы осенью вернулись в Сибирь уже втроем, Граф был на Алтае. Новый шестьдесят первый мы встречали у какой-то родни мужа, а вот Старый Новый год – у того самого женатого киевского друга Рогова, причем с нами был Васька и прикатил из Бийска сам Рогов. Он сообщил нам самые неутешительные сведения. Граф то жил в Белокурихе, то приезжал к кому-то в наше общежитие. Общежитские же девы, наоборот, сплетничали, что это Галка убегает из дома к Дорожкову. Короче, ничего нельзя было понять, кроме одного: Граф в очередной раз слетел с катушек и запил…

И вот тут только я осознала, где зарыта собака. Тут только вспомнила, что еще три года назад, когда Граф бросил все в Бийске и свалился к нам с бабушкой на голову, мне прислала письмо его тетка из Киева. Она беспокоилась за племянника, просила побывать с ним у психиатра («Я знаю, что Толя Вам как брат»), сообщала, что его покойная мать была больна шизофренией и сестра периодически лежит в больнице. Конечно, тогда мы ни к какому врачу не пошли, тем более что жизнь моего друга наладилась, и он казался мне вполне вменяемым.

Теперь этой какой-то неведомой мне белокурихинской семейной ситуации Граф не выдержал. Видимо, Галка тоже. Еще в Ростов она мне писала, что у нее снова разыгралась жесточайшая экзема, которую в санатории лечат какой-то физиотерапией.

Когда все это в голове моей выстроилось, я сразу их обоих пожалела, а Галку амнистировала. У меня у самой был дядя – шизофреник, так от него жена ушла через полгода. Даже родная мать, моя бабушка, не смогла с ним жить. А я так вообще с ним с трудом общалась. Правда, случай Графа был полегче. Никаких упорных маний ни величия, ни преследования за ним не водилось. Его эмоциональные вспышки снимались работой, разъездами… Если бы только монтажники так не пили по-черному…

Оставить комментарий